Столбом стоял дым строго перпендикулярно поверхности земли. Он выходил из печной трубы, поднимался высоко в небо, и казалось, что эти сероватые клубы, пройдя
какой-то особенный фильтр, превращаются в белые облака. Андрей Петрович посмотрел на дым, потом на меня и сказал:
— Сашуха,
давай-ка всю дровяную мелочь сюда, нам еще часов
пять-шесть камни греть, а им без разницы, от какого дерева жар брать.
От сыроватых веток и щепок пошел уже не дым — дымище, густой, плотный,
темно-серый, но все так же прямо и ровно тянущийся к облакам. От огня дрова подсыхали, дым светлел, я добавлял новую порцию топлива, и все повторялось. Петрович снова посмотрел на меня:
— Сашуха, ты вот что, сегодня после бани не пей. С рассветом щурей блеснить пойдешь.
— Один?
— Словчишь, чай не впервой.
— Ну, а
сам-то что? Вдвоем сподручнее…
— Вечером вся команда приедет, своих огольцов привезут. Я обещал их за брусеной повести.
— И что, все девять человек с тобой за брусникой пойдут?
— Срок, Сашуха, для боровики вышел, всю брать завтра надобно, еще неделя — и забуреет.
Петрович прав: перезрелая брусника начинает бродить, и тогда, кроме как настойки да наливки, из нее ничего не сделать. Много раз лакомился я по осени «пьяной» брусникой в таежной глухомани. По правде сказать, после того как скушаешь кружечку такой вот ягодки, ощущение будто на грудь принял.
Ну что ж, один так один, завтра с утра условия для охоты с блесной будут: ветра нет совсем, на деревьях ни один листочек не шелохнется. Собственно говоря, бросая сыроватые дрова, Петрович смотрел, отклонится ли от оси столб дыма (когда масса газа более густая и плотная, ее движение заметить легче). Листочки на тополях и осинках от макушек до нижних веток висят абсолютно неподвижно, полностью подтверждая вердикт, вынесенный дымовым столбом: завтра погода предстоит идеальная.
— Петрович, сырой валежник можно было и не бросать. Посмотри: листики на осинках не шепчут.
— Молодчага, Сашуха, не зря я тебе столько лет свою науку передавал, усвоил. Аннушка (его супруга Анна Дмитриевна), как тебя увидела, сразу сказала: «Справный мальчонка, толк из него выйдет», а глаз на людей у нее острый.
— Ну да, — подхватил я, — толк весь и вышел, одна бестолочь осталась.
— Экая ты язва, пошто весь смысл мой переиначиваешь?
— Ладно, не кипятись, блесны на месте?
— Мою возьми, других не надо, только отвлекать будут.
Эта блесна у Петровича особенная. В принципе ничего необычного — стандартная заводская штамповка длиной сантиметров
пять-шесть, выполненная в виде рыбки желтого цвета, вероятно, из латуни или меди. Сзади мощный
крючок-тройка, спереди металлический поводок, блесна тяжелая, без грузильца. Петрович исхитрился изогнуть ее так, что приманка не просто скользит в воде, а совершает волнообразные движения. За многие годы на нее было поймано больше рыбы, чем на все остальные, вместе взятые. Почему? Есть несколько версий:
- возможно, двигаясь по траектории волны, блесна отражает больше солнечных бликов и, соответственно, заметна лучше;
- быть может, волнообразное плавание более естественно для рыбы, чем плавание по прямой;
- также, вероятно, это связано с особенностями самого озера: в штиль, особенно при ярком солнце, блесну хищники берут значительно активнее, чем при волне, даже маленькой.
Конечно, вдвоем ловить куда удобнее: один на веслах, второй с дорожкой работает. Если есть поклевка, «дорожник» подтаскивает улов к борту, а из воды его вытаскивает «загребной» подсачком. Одному сложнее, однако и эту науку Петрович преподнес мне, так что ее я уже сам передаю другим. Самодельное мотовило, или крутилка, вырезанное из высушенной и выдержанной березовой доски, на которую навернуто метров сто прочной лески, и привязанная за поводок блесна — вот и вся нехитрая снасть, которая при умении и сноровке без улова не оставит.
— На легком ялике пойдешь, после бани мы его на воду спустим и цепью к причалу пристегнем, ключ от замка на кольцо рядом с ключом от сарая нацеплю, весла сам выберешь.
Лодке этой много лет, метра два с половиной в длину, две пары уключин под весла. Легкая, быстрая, маневренная, удобная в управлении, она полностью собрана из бессучковой сосновой дюймовки, выпиленной из кондовой или рудовой сосны (кондовая или рудовая сосна имеет очень высокое содержание смолы и, как следствие, хорошую стойкость к загниванию). Ходовые качества изумительные: хоть на одной паре весел, хоть на двух — скользит, как водомерка. Каждый год по весне Петрович смолит и красит лодку. Зимой она хранится в сарае на стапелях, да и в летнее время хозяин старается не держать судно на воде, поплавал — и под замок. У Петровича пять лодок, две его собственные, обе четырехвесельные. Первая большая, берет на борт двенадцать взрослых человек, вторая ялик и три обычные двухвесельные лодки, которые принадлежат его детям —
Арише, Сергею и Павлу. Завтра большая лодка им будет нужна.
Вдвоем мы вытащили ялик из сарая, спустили на воду.
— Так, Сашуха, смотри внимательно, что я делать буду. Соображай, почему это делаю, и запоминай, потом спрошу.
Петрович взял одну пару весел, посадил меня на корму, сам сел на нос. Отошел от берега метров на двадцать, весла положил на борта, взял мотовило в руки, отцепив тройник, опустил блесну в воду и стал отматывать леску, считая, сколько оборотов делает мотовило. Отмерив нужную длину дорожки, сложил леску вдвое, продел через третью петельку для пуговицы на своей рубахе и завязал двойным узлом. Дернул леску, еще раз — узел держался. Мотовило положил под банку, начал грести. Лодка быстро набрала ход, леска потянула за собой блесну. Веслами Петрович работал равномерно, заставляя ялик идти плавно.
Прошли середину озера, и вот она, первая поклевка. Леска натянулась и пошла в сторону. Петрович остановил лодку, положил весла на борта и стал потихоньку выбирать леску из воды. Рыба попалась здоровая, сопротивлялась отчаянно. Действия, наработанные многолетней практикой, были спокойны и уверенны, без суеты и нервозности. Когда рывки были особенно сильными, Петрович переставал вытягивать леску, рыба затихала, и опытный рыболов снова начинал подтаскивать ее к лодке, заставляя терять силы. Наконец рыба у борта. Петрович намотал леску на указательный палец левой руки, правой дотянулся до подсачка, подвел его под трепыхавшуюся щуку. Трофей в лодке. Левой рукой взял рыбу за голову, правой очень осторожно освободил крючок из щучьей пасти, взял холщовый мешок, бросил в него рыбину, перевязал горловину.
— Все видел? — я кивнул. — Когда крючок вытаскиваешь, внимание не ослабляй. Так за палец хватить может, что рад не будешь.
Приведя дорожку в рабочее состояние, Петрович снова взялся за весла. Метров за сто от поросшего лесом берега вторая рыба схватила блесну и минут через
пять-семь тоже оказалась в мешке. Вот и противоположный берег, лодка ткнулась носом в песок.
— Рассказывай, что видел, — велит Петрович.
— Ты вышел на место, где чистое дно, чтобы крючок не зацепился. Подстраховал весла, отмотал метров 40–45 лески, закрепил ее, чтобы удобно было управлять дорожкой, и начал охоту.
— Длину лески как определил?
— Расстояние между краями мотовила ты знаешь, обороты считал.
— А почему такая длина лески, может, меньше или больше надо?
— Меньше — риск ничего не поймать. Рыба лодки боится: она солнце закрывает, шум от весел. А 40 м достаточно, чтобы рыбу не пугать. Больше можно, но бессмысленно, с дорожкой управляться сложнее. То, что к пуговичной петле леску привязал, грамотно — дернуло, чувствуешь, да и тянуть удобно. Мотовило за спину под сиденье положил, чтобы не мешалось.
— Хорошо, что надо, увидел. Да, леску всегда продевай в петлю на уровне груди, не помешает. Некоторые чудаки советуют за ухо цеплять, их дело, конечно. Теперь домой идем, ты садишься на весла и делаешь то же самое, что видел.